Art of Her

У современного искусства очень широкий контекст. Разобраться в терминах и в теме нам помогла известный искусствовед, профессор Казахской Национальной академии искусств имени Жургенова, Ольга Батурина.

Современное искусство также называют радикальное, актуальное или сontemporary аrt.

– Ольга Владимировна, с чего начинается современное искусство?

– Современное искусство не что-то отдельное от остального искусства, а продолжение общего процесса. История искусства – это отражение эпохи. Чем дальше в глубину веков, тем медленнее шло время: древний Египет длится две тысячи лет, древний Рим длится тысячу лет. Потом всё ускоряется: эпоха Ренессанса уже двести лет. В XVII веке за одно столетие было два больших стиля: Барокко и Классицизм. Начиная с XVIII века уже не стили, а направления: появился импрессионизм (Ван Гог, Гоген). За ними кубисты в XIX веке, а в XX веке – одновременно существуют множество направлений. Сontemporary аrt появляется в последние годы XX века. Весь XX век – это сплошной эксперимент и отказ. Футуристы говорили, что «музеи – это кладбища искусства и написали «Манифест против Монмартра». Они говорили, что «болт, выточенный на станке, красивее торса Венеры Милосской». Но нигилисты, протестующие против старого, одновременно взаимодействовали со старым. Например, у Пикассо огромное количество интерпретаций Веласкеса. Потому что на самом деле искусство – это бесконечный диалог: не только художника и зрителя, но и одного художника с другим художником.

– Расскажите, что Вы думаете о новых направлениях в искусстве.

– Дигитальное (то есть от английского «digital» – цифровое) искусство – это новый инструмент. Я знаю художников, которые этим инструментом создают шедевры. Например, график Надежда Беседина, которая иллюстрирует один из самых страшных эпосов – «Калевала». Можно работать с готовыми паттернами и создавать что-то интересное. Есть художники, которые работают также, как если бы рисовали карандашом или ручкой. Мне кажется, что, как и в любом другом искусстве, здесь будут удачи и неудачи.

– Как Вы относитесь к творчеству одного из самых дорогих художников Дэмьена Хёрста?

– У меня был личный опыт встречи с творчеством Хёрста, когда его выставка была в нашем музее Кастеева. Шла на неё, думая, что Хёрст к искусству не имеет никакого отношения и я его разоблачу. Выставка называлась «Фармацевтика – новая религия». О том, что, незаметно для себя, мы стали зависимы от лекарств. Мы – рабы лекарств. Выставлены были не рукотворные произведения – все были опечатаны, всё из таблеток. Вторая часть выставки состояла из живых бабочек. Он их выпускал в комнате, где были холсты, раскрашенные синей краской. Бабочки туда прилипали. С одной стороны, их было жалко, потому что они живые, с другой стороны – удивительно красиво. Показывали фильм про Хёрста: его любимый художник – Бекман. Бекман – это лондонская школа. Лондонские художники XX века говорят про боль, одиночество, разрушение, деформацию человека, как современный мир ломает человеческое в человеке. Это страшное искусство, оно тяжелое. Хёрст ни капли не похож на Бекмана, но, как ни странно, он тоже говорит про смерть. У Хёрста смерть не выглядит страшной, она выглядит игрушечной, потому что он работает в пространстве массового сознания.

– Когда появилось современное искусство в Казахстане?

– В 90-е годы в Алма-Ате появляется центр современного искусства. И именно этот центр инициировал рождение целого поколения художников, которые стали заниматься новыми форматами искусства. Например, Саид Атабеков, Сауле Сулейменова и Алмагуль Менлибаева.

– Можно ли муралы отнести к искусству? В чём их значение?

– Муралы очеловечивают город. Это искусство, которое напрямую обращается к горожанам. Мы начинаем чувствовать город, он разговаривает с нами человеческим голосом, а не казённым. Город – те же джунгли, тот же стресс, что у был первобытного человека, а такое искусство – спасительное. Мне казалось, что наша белка из той же серии: она нелепая, огромная, к искусству не имеет никакого отношения, но она разряжала обстановку. Я не видела ни одного человека, который бы смотрел на неё серьёзно.

– О каких проблемах говорят современные художники?

– Художники чувствуют девальвацию ценностей самого человека. Мы живём в то время, когда система важнее человека. Нам всё время говорят: «незаменимых людей нет». Например, эпоха Ренессанса держалась на личности: Колумб был сам себе командир, капитан и всё сразу. Точно такой же был Леонардо: никто не управлял его судьбой, он был абсолютно автономный человек. Эпоха Ренессанса – это эпоха людей, которые сами за себя отвечают. А мы живём в эпоху, когда мы – часть системы. И мы всё время это ощущаем. Современные художники обращают внимание на то, что исчезает человеческая ценность.

Казахстанские художники сontemporary аrt очень увлечены политикой и протестами. Это не плохо и не хорошо, но они должны понимать, что это временно. Все забудут, какой был режим и какая политика, а вечное искусство – оно про всё. Шекспир тоже говорит про борьбу за власть, предательство, коварство на примере каких-то королей, но это – вечное.

Современные художники могут сказать, что они не должны никого радовать. Например, Анри Матисс и Пикассо живут в одно время, в одном городе, переживают одни и те же события, но Пикассо показывает нам, как наш мир разрушается. А Матисс с такой же страстью и талантом показывает, как мир прекрасен. Чем сложнее будет жизнь человека, тем важнее будет искусство успокоительное, радостное, которое будет наполнять тебя жизнью, а не разрушать.

Камиля Садыкова, специально для «Art of Her»