Art of Her

С 14 июня по 29 сентября в Национальной галерее в Праге проходит Biennale Matter of Art 2024, в которой представлена новая работа центрально-азиатского коллектива DAVRA. Biennale Matter of Art — это уже третья международная выставка, организованная tranzit.cz (сеть автономных инициатив в современном искусстве, стремящихся создать доступное и активное развитие критической культуры). Организация проводит выставки, художественные и кураторские резиденции, а также дискурсивные мероприятия.

Коллектив DAVRA представил проект Мадины Жолдыбек, Зумрад Мирзалиевой и Саодат Исмаиловой «Taming Waters and Women in Soviet Central Asia» («Укрощение воды и женщины в советской Центральной Азии»). это мультимедийная работа, в основе которой лежит обширное исследование истории нашего региона, а именно несоразмерной эксплуатации водных ресурсов и женского труда в Центральной Азии советской эпохи.

Фигура инсталляции представляет собой Сырдарью, которая стала ресурсом для 270-метрового Ферганского канала, построенного в 1939 году 160 тыс. местными работниками всего лишь за 45 дней. Канал, а вместе с ним и хлопок, стали символами советской инженерии и прогресса, а также освобождения женщин — худжум — политики Советского союза, направленной на раскрепощение центральноазиатских женщин через снятие паранджи.

Во время резиденции и подготовки к Биеннале участницы коллектива исследовали исторические связи между Большим Ферганским каналом и «Хлопковым танцем Пахта Ракси». Художницы осмысливают преднамеренное манипулирование как водными ресурсами, так и женщинами в промышленных целях, особенно в производстве хлопка.

Кураторы Biennale Matter of Art 2024 Каталин Эрдоди и Алексей Борисенок интересуются сельскими изменениями, как социальными изменениями, а также наследием и будущим рабочих движений. Выставка пытается создать связи между социальными движениями в меняющихся деревнях и городах, обращая внимание на то, как понятия труда и работника обретают новые значения. Биеннале также подсвечивает забытые истории социальных волнений и недостаточно представленные микро-истории социально-политических преобразований в Центральной и Восточной Европе и Центральной Азии.

«Истории, которые я пытаюсь “выкорчевать” в своей работе, берут свои корни в истории пост-социализма, которая связана с противоречивым наследием эмансипации и угнетения. Эти истории по большей части игнорируются или используются государственной идеологией, однако мы можем найти их следы в некоторых музеях и архивах, устно передаваемых знаниях или воплощенном опыте», — описывает концепцию выставки куратор Алексей Борисенко.

Специально для Art of Her Ботагоз Койлыбаева посетила Биеннале, встретилась с участницами DAVRA и поговорила об их участии на Biennale Matter of Art 2024 и новом проекте о строительстве большого ферганского канала «Taming Waters and Women in Soviet Central Asia» («Укрощение воды и женщины в советской Центральной Азии»).

---

Поздравляю вас с участием в Biennale Matter of Art! Она произвела на меня огромное впечатление — работа исторически и культурно многослойная, с использованием разных медиа, но в то же время компактная и концептуальная. На симпозиуме в прошлом декабре вы уже говорили об идеях, в которых вы черпали вдохновение, и работе в процессе. Поэтому, прежде всего, расскажите, пожалуйста, как началось ваше сотрудничество с Biennale Matter of Art и tranzit.cz, а также о вашем участии в симпозиуме? 

Мадина: Спасибо большое, и так здорово, что вам удалось побывать и на симпозиуме. Нашей первоначальной точкой стало взаимодействие с кураторкой Каталин Эрдоди. Она проявила инициативу и написала Саодат о том, что ей было бы интересно посотрудничать с DAVRA. Вскоре после этого, мы созвонились вместе со всеми участницами коллектива, кому откликнулась тема этой выставки. Мы говорили о сельских постсоциалистических сообществах, вопросе воды, биоразнообразии, женском труде, перемещении людей, напряжении в регионе. Мы также обсуждали форму совместного проекта, который бы мог стать коллективной публикацией, публичной программой или выставкой на основе исследования. В октябре стало понятно по загрузке и по интересам, что Саодат, Зумрад и я будем заниматься этим проектом. 

Симпозиум случился как часть публичной программы и стал результатом нашей с Зумрад резиденции в Праге с Transit.cz в MeetFactory. Кураторы узнали, что планируется целый симпозиум с Hope Recycling Station на тему деколониальности в искусстве и организаторам показалось, что наше участие в этом симпозиуме будет очень логично и уместно.

Давайте поговорим о вашей инсталляции. Я нашла такую цитату от советского партийного работника Исаака Зеленского, возглавляющего в 1929 году Узбекистан о том, что «лишь у раскрепощенных женщин есть возможность пойти по пути культурного подъёма». Расскажите как вы вместе пришли к этой концепции — женщина, вода, танец, хлопок? Что стало зачином для этой идеи и как вы пришли к общему знаменателю? Как проходили исследование и работа над проектом?

Зумрад: В целом, у Саодат всегда была идея сделать проект про Большой Ферганский канал. Так началась история нашего исследования про то, как строили Ферганский канал, зачем его строили, кто его строил. Вопрос воды тесно связан с женским вопросом, так как все последствия неправильного использования воды ложатся в первую очередь на женщин, ведь они больше занимаются бытом, больше работают с водой, взаимодействуют с водой. Это стало неотъемлемой частью нашего исследования — водный кризис и женский вопрос. 

Когда мы смотрели архивные материалы, мы заметили, что очень много было женского танца во время строительства канала, что этот танец тоже инструментизировался под какой-то социалистический инструмент. Он использовался, чтобы мотивировать рабочих, чтобы они быстрее строили, лучше строили. Когда я презентовала проект в Праге, я упомянула, что танец использовался не только как развлечение рабочих, но также, чтобы связать что-то национальное и социалистическое, чтобы добавить строительству Ферганского канала ту эмоциональность, национальную эмоциональность. Советская власть не хотела создавать видимости, якобы они пришли строить канал, вместо этого они как-будто интегрировались в нацию, в культуру с использованием перформативный женских традиций как танец, например, и тем самым канал стал чем-то национальным, а не социалистическим.

Мадина: «Национальное по форме, социалистическое по содержанию» — эта идея была идеологически важна во время построения социализма и индустриализации. Советская власть использовала такие явления, как хашар (на каз. яз. «асар»), в качестве всенародной стройки Большого Ферганского канала. Изначально хашар, означающий добровольный безвозмездный труд, предполагал помощь соседям в ауле, например, когда у кого-то что-то ломалось в доме или требовался ремонт мечети или школы. Эксплуатация таких народных традиций была повсеместной. То же самое касалось и танца.

Зумрад: Но также почему мы решили включить танец, поскольку мы видели связь между женским вопросом и со строительством канала. Связь в том, что происходила трансформация, как и природы, воды, также и трансформация человека, но мы решили сфокусироваться на трансформации женщины. В то время, как русло реки было перенаправлено на орошение хлопка, также и женщина была “перенаправлена” в более публичное пространство, выставлена из более семейных, домашних условий. Иными словами, женщину использовали как инструмент не только для труда, но и в целом трансформировали ее роль в обществе, и внутри семьи. Ей пришлось столкнуться с двойным грузом, как и патриархальной реальности, в которой она существовала, но и теперь еще и социалистической, и жонглировать между этими двумя ролями. 

Я бы хотела спросить вас о некой двойственности, которая словно призрак, преследует процессы колонизации и захватнической политики. Например, политика худжум с одной стороны насильственно лишила женщин агентности, заставив их снять паранджу и платки, сделав из них работниц Советского союза. Но с другой стороны, произошло упразднение многоженства, умыкание невест, передачи женщин по наследству после смерти мужа и выдача замуж девочек с раннего возраста за калым. Как вы осмысливаете эту двойственность либерального, гуманистического освобождения женщины? Я как женщина Центральной Азии очень часто думаю об этом.

Саодат: Вопрос эмансипации женщин Центральной Азии — как вы правильно заметили — это весьма сложный и двойственный вопрос, который заслуживает внимательного изучения. С одной стороны, это увлекательная тема для анализа, а с другой осознаешь, что в теме таится опасность. Что касается, женщин, их мнение никого не интересовало. Их участие сводилось к увеличению рабочей силы у станков, будь то трактор или танец. Они были звеном в большом механизме социалистического строительства. 

Для меня важно, что независимо от того, какая система существовала — будь то патриархальная или социалистическая — женщина никогда не имела реального выбора по поводу своего участия. У нее не спрашивали, хочет ли она что то изменить, в том числе, снять паранджу, у нее не было возможности выразить свою волю. Сегодня мы частично видим последствия этого в стремлении вернуть то, что было отнято. И жаль что мы не задаемся вопросом, какие будут последствия от активного покрытия женщин сегодня? Возможно, если бы процесс эмансипации женщин происходил методом образования, то уверена что результаты были бы более стабильными. Ведь важно, чтобы решения принимались осознанно и на основе воли, чтобы результат был последовательным. 

Период 1930-х годов является интересным, произошла полная трансформация во всех аспектах жизни, социальной, экономической, культурной, и женщина всегда являлась отражением этих процессов, поэтому мы заинтересовались сплести вопрос трансформации водных ресурсов и женщины.

Расскажите про работу с архивными материалами.

Саодат: Работая с архивными кадрами меня всегда поражали сцены с первым выпуском воды, во время открытия Ферганского канала. Вода следовала за шествием танцовщиц, за их стопами, этот акт не был просто формальностью. Советская власть прекрасно умела манипулировать чувствами людей, вовлеченных в эти события, особенно обычных тружеников. Этот довольно агрессивный акт, не в прямом проявлении, а в более сложном, который можно понять, рассматривая ближе реальность 30-х годов в регионе. Это не открытая физическая агрессия, а агрессия наполняющая воздух: публично танцующая женщина с открытым лицом и непокрытыми волосами. Агитационные тексты на кадрах подчеркивали, что «работники справились с задачей за 40 дней вместо трех месяцев!» В качестве награды работникам предоставляли еду и танцы женщин. 

Что касаеnся танцев, в советское время происходила некая «инженерия» культуры и искусства. Вы наверняка знаете что существует ансамбль традиционного танца «Бахор», что также является результатом культурной политики, как раз в кинохронике, которую перемонтировала Зумрад Мирзалиева для инсталляции, мы видим Тамару Ханум, и Мукарраму Тургунмаеву, которые и являются создательницами сегодняшнего узбекского традиционный танца. И одним из важных номеров был «Пахта Ракси», танец хлопка, который развила в коллаж Мадина Жолдыбек. Наш проект захватывает множество аспектов этой инженерии, как гендерную, культурную так и ирригационную. Также затрагивает вопрос коллективного труда, и как это функционировало в условиях советской власти. Внутри коллектива DAVRA мне было интересно сфокусироваться именно на Сырдарье, так как эта река протекает через Кыргызстана, Таджикистана и Казахстан, и является более внутренни центрально-азиатской, нежели Амударья. И по Амударье, я делала уже большой проект «Шепот Окса» в 2016 году.

В коллажной части инсталляции я заметила имя чехословацкой художницы Алены Чермаковой, и вы также упомянули ее на симпозиуме. Как на вас повлияло исследование её работ?

Мадина: Да, это была наша общая отправная точка с кураторкой Каталин Эрдоди. Немногие художники в то время посещали Центральную Азию, и Чермакова побывала у нас дважды. В своих интервью она отмечала восхищение женщинами Востока, которые за такое короткое время проделали такую большую работу и освободились. Чермакова разделяла идеологию социалистического режима, верила в прогресс и в светлое будущее, была членом компартии. В ее картинах много экзотизации и европейского взгляда извне, очень много ярких красок. Она изображала узбекских женщин, занимающиеся сбором хлопка и плетением вышивок. В том числе в разговорах о Чермаковой мы пришли к вопросу женского труда.

Саодат: Коллажная часть проекта — это раздел, где мы постарались охватить выше оговоренные темы. В этом коллаже восемь частей: ледники, реки, женщины в парандже, ирригационный проект, худжум, танец, Аральское море, и отдельная часть посвященная чешской художнице Алине Чермаковой, которая путешествовала в Узбекистан в 1960-е годы, и писала женщин, работающих в полях. Мы с кураторкой решили построить небольшой диалог между Чехией и Узбекистаном.

Помимо образа реки Сырдарьи, изогнутая фигура напомнила мне о человеческом хребте, позвоночнике или спине, изнуренной тяжелой работой. Центральной темой Биеннале по заявлению директорки tranzit.cz Терезы Стейскаловой, является работа женщин, танцующих вокруг мужчин, работа матерей, сельских работников и социальных работников. Кураторы выставки Каталин Эрдоди и Алексей Борисенок в своем кураторском тексте пишут о grafting solidarities, что можно перевести как «трансплантация солидарности», то есть место, где опыты разных классов и разных людей образуют общность и созидание. Кураторы задаются вопросом как создавать эти солидарности сквозь разрозненность классов, поколений и историй. Как ваша инсталляция реагирует на этот вопрос?

Саодат: Возможно это в сторону, но хотелось поделиться, что наш коллектив держится на солидарности. Мы переживаем различные моменты, иногда задаем себе вопросы о смысле этого сообщества, работает ли это или нет, но все же именно солидарность нас держит взаимосвязано.

Говорить о солидарности в перспективе Большого Ферганского канала, мне лично очень сложно, так как это были года, когда мой прадедушка был в ГУЛАГЕ в Сибире, большая часть семьи репрессирована. Да, солидарность тружеников была из за нехватки воды, для получения лучших результатов во время коллективизации.  И конечно это больше проект солидарности внедренный из вне, где преждевременно и не естественно в солидарности оказывались мужчины с кетменями и танцующие девушки, хотелось бы понять, сколько из этих женщин выжило худжум? Ведь цифры все еще остаются неизвестными. 

Возвращаясь к проекту, следует понимать, что нельзя однозначно считать, что все было плохо или кто то конкретный виноват. Нам не следует воспринимать себя как жертву исторических процессов. Мы однозначно вошли бы в модерн, под каким то иным сценарием, с советской властью или без нее, понимая что мы находимся рядом с Китаем, Индией, Ираном. Модернизация неизбежно бы произошла. Я считаю, что важно исследовать советское прошлое, спокойным разумом, без эмоций, анализируя. Это часть истории, которая повлияла на каждого из нас. Наш проект, на основе Большого Ферганского канала пытается рассмотреть несколько слоев общественных изменений, но а также внимательно изучить архивы, как они создавались, под какой политической идеологией, как выводить из них правду, если это возможно, а может и нет, и чья там первичная агентность, и как мы можем апроприировать этот материал.

Исследуя этнографические материалы и видео-архивы, нашли ли вы какие-то ресурсы с первых уст? Потому что, когда что-то ищешь в интернете, всегда цитируется советский исследователь.

Саодат: С первых уст информация часто встречается в книгах и журналах, выпущенных в советское время, соответственно, информация скорректирована. Есть истории, в публикациях западных ученых, которые также обращались к советской печати. Нам не удалось встретиться с людьми, которые прожили постройку канала. Большой Ферганский Канал был в первую очередь интересен рабочему классу, образованный класс и духовная элита проживали репрессии в эти года. 

Я была на выставке в дообеденное время, когда солнце очень ярко светило сквозь стеклянную крышу, и тень очень красиво падала на инсталляцию, и в один момент эта тень напомнила мне о беременной женщине, поскольку изгибы “реки” напомнили мне об округлившемся животе и изгибах женского тела. Давайте остановимся на образах женщин. Работы Мадины — это текстильные передники или фартуки с образами кормящей женщины, беременной женщины, работающий женщины и танцующей женщины. Мадина, можете пожалуйста прокомментировать именно эти образы, а также некую их игривость?

Мадина: Работая с архивными материалами и рассматривая женщин, трудившихся на хлопковых полях в огромных фартуках, полных хлопка, в моем воображении все время возникал образ кенгуру с детенышем в сумке. Беременные женщины, вынашивающие хлопок в утробе, были вдохновлены именно этим образом. Каждая из них знает, как выращивать хлопок — от семени до сбора волокон, следит за его жизненным циклом, знает, когда поливать и собирать. Так же, как мать знает режим ухода за ребенком, хлопок мне представился их детенышем. Поскольку материнство, вскармливание и связь матери и ребенка — важная часть моей практики, в своей вышивке на одном из фартуков я изобразила реку Сырдарью как великую матерь, питающую все живое — животных, людей, цветы и растения. 

В третьем фартуке я перевела трудовой узбекский танец хлопка на язык орнаментов. Он построен на основе движений танца ферганской школы и является символом идеологической политизации традиционного танца. Этот танец повторяет сюжет угнетенной женщины Востока: борьбу хлопкового зернышка с сорняками, победу — открытие хлопковой коробочки, коллективный сбор хлопка, счастье энергичной и эмансипированной женщины.

Материнство, его красивые и не совсем привлекательные стороны являются краеугольным камнем ваших работ, и в частности вашей выставки «Смешанные чувства» в Алматы. В работе над этой инсталляцией появились ли у вас какие-то новые углы зрения на эту тему?

Мадина: Меня затронула тема отсутствия субъектности у женщин: их никто не спрашивал, хотят ли они покрываться, идти работать на станок, рожать детей, получать образование. Мне также интересны нео-консервативные влияния после распада Советского Союза как ответ на этот принудительный характер раскрепощения. Социологи говорят, что когда права обретаются не в результате упорной борьбы женщин, а как нагрузка к социальным переменам, то это приводит не к равенству, а к накладыванию нескольких гендерных ролей. И мне интересно, как это отражается эхом в женщинах сейчас в 2024 году. Этот внутренний конфликт — хочешь ли ты заниматься только семьёй, либо семьёй и работой, как вообще распределять всю эту нагрузку. Где роль мужчины во всем этом? Несмотря на то, что сдвигается парадигма, и у нас сейчас есть привилегии, доступ к книгам, к образованию, насколько наши женщины и мужчины готовы к равному партнерству?

Это очень своевременно, поскольку это очень резонирует с тем, что происходит сейчас в наших странах с домашним насилием, с неравенством, особенно с отсутствием женщин в политических или законодательных сферах.

Мадина: Да. Это было и в том числе в 20-е годы, когда эмансипировали женщин. Женщин не было на руководящих должностях. Но ещё мне так же интересно, как художники и артисты были частью идеологической машины Союза. Например, в Казахстане Шара Жиенқұлова тоже танцевала народные трудовые танцы — танец шахтера, танец трактористки. Возможно ли было оставаться индивидуалистом в то время?

Отходя от телесности, от тел женщин, от тела реки и танца, в фотографиях Зумрад нет человека, но человеческий след очевиден. Было ли это вашей задумкой сделать природу — центром взгляда?

Зумрад: Да, мы намеренно сфокусировались на ландшафтах, потому что у нас очень загруженный коллаж с портретами, с людьми. Хотелось добавить перспективу ландшафта и природы, и к чему привело все о чем мы говорим и показываем.

Расскажите поподробнее о фотографиях — о локациях и природе этих регионов, испытывающих последствия советского прогресса?

Зумрад: На фотографиях представлены две реки. Одна называется Ангрен, а вторая называется Пскем. Это две реки, которые впадают в Сырдарью. Отсюда связь между Сырдарьей и Ферганскими каналом. Реки находятся в Ташкентской области, и в Ферганской долине. Фотографии были сняты в январе, то есть представляют собой зимний, уставший, и очень безводный ландшафт.

Агентность, миграция, идентичность — это три ключевых слова, которыми вы описываете свою практику. Как природа вписывается в ваше творчество?

Зумрад: Например, в моем фото проекте про барбершопы в Узбекистане, на первый взгляд кажется, что это очень такой мужской, маскулинный проект, но на самом деле он про меня, как женщину-фотографа, которая позволила себе зайти на территорию мужчин и приоткрыть этот занавес, что же там происходит в этих традиционно маскулинных пространствах. Он больше про мою агентность как фотографки и про гендерные пространства. 

Я хочу продолжить это делать с другими мужскими пространствами, как чайханы или утренний свадебный плов, который только для мужчин, или похороны, которые тоже для мужчин, или мечети, которые тоже доступны в основном только для мужчин. Это даже больше внутреннее исследование, то есть как я себя ощущаю в таких пространствах и как они отличаются от женских пространств. 

Женская агентность всегда проходит красной линией через все проекты, которые я делаю. В своих проектах я бросаю вызов этой бинарности. Говоря о будущих проектах, сложно игнорировать вопрос экологии, и в целом водный вопрос когда ты художница из Центральной Азии. Поэтому, мне кажется, элементы экологии будут появляться все больше и больше.

Говоря о женской агентности и взгляде, то есть мы упомянули взгляд колониальный, взгляд мужской, наш собственный взгляд. Когда вы показываете свои работы в наших республиках, в Центральной Азии и, например, в Европе, либо в ещё более дальних уголках, вы чувствуете какую-то разницу в вопросах, которые, возможно, вам задают кураторы или зрители? То есть есть ли разница между взглядами наших культур и взглядами иностранцев на ваши работы?

Зумрад: Нас любят ловить на самоэкзотизации (смеется). Это любимый ярлык, который любят вешать на художников из Центральной Азии. Но наша позиция такова, что вешать ярлык самоэкзотизации на художниц из Центральной Азии — это сам по себе очень империалистический и колониальный жест. Потому что как только мы как художницы начинаем «отвоевывать» то, что нам принадлежит, это сразу создает какой-то дискомфорт у белых кураторов и исследователей.

В Европе, нам часто дают пространство для художественной реализации, кураторам интересен контекст Центральной Азии, наши коллективные высказывания. Мы получаем большую поддержку. Хотелось бы, чтобы также было и в Центральной Азии, больше взаимодействовать с публикой, вступать в диалог, и в последствии сравнивать с реакцией в Европе. 

Насколько близка вам концепция артивизм? То есть искусство и политический, социальный активизм. Возможно, это имплицитная часть ваших работ, или наоборот, это неотъемлемая сущность проектов?

Мадина: Этот вопрос для меня открытый. Есть ощущение как будто мы недостаточно делаем, чтобы называть себя артивистками. В то же время наши работы в разной степени обращают внимание к экологическим проблемам в регионе, поиску идентичности и осведомленности о Центральной Азии.

Зумрад: Это очень интересный и важный вопрос. В день открытия Биеннале был перформанс от палестинского коллектива с оливковым деревом (здесь Зумрад имеет ввиду арт-интервенцию от палестинского коллектива Stop Genocide in Gaza, которые установили в пространстве выставки 100-летнее оливковое дерево, являющееся символом культурного наследия и национальной идентичности палестинцев. Дерево будет медленно “умирать” до конца выставки, таким образом рефлексируя ситуацию, происходящую сейчас в Палестине — прим. ред). В своих работах я хочу найти какой-то баланс. Именно для моей практики или темперамента это слишком громко.

Говоря о других работах, вступает ли ваша инсталляция в диалог ваша с другими работами и интервенциями на Биеннале?

Зумрад: Очень много работ про изменения ландшафта. Наша соседка по пространству Марта Попивода сделала видео-звуковую инсталляцию для Музея в Лидице про изменения ландшафта и про взаимодействие человека с ландшафтом. Ее работа перекликается с нашей работой. У турецкой художницы Пинар Огренчи интересная инсталляция про женскую агентность. Ее работа фокусируется на забастовках, в которых сельские женщины на черноморском побережье Турции протестовали против строительства гидроэлектростанции. В качестве инструмента для своего протеста они использование свои рабочие инструменты — деревянные палки, которыми беспрерывно стучали, создавая шум. Женщины инициировали эти протесты, и женщины выступают агентами в проблемах с экологией и с окружающей средой. И вот эта взаимосвязь между последствиями экологической катастрофы на женщинах в первую очередь.

Мадина: Немецкая художница Антье Шифферс, например, занимается художественными интервенциями в сельской местности по всему миру. Она посещает различные фермы и дает их работникам камеру, чтобы они могли снять видео о своей повседневной работе и жизни. В обмен на это Антье создаёт картины их ферм. Кроме того, она организует театральные постановки, где главные роли исполняют гусеводы, бахчеводы, рыбаки и парикмахеры, а также участвуют местные группы, танцевальные коллективы и политики.

Все работы, в большей или меньшей степени, которые находятся в зале галереи, пересекаются друг с другом и находятся в диалоге.

И наконец, посоветуйте пожалуйста читателям и читательницам Art of Her, книги, фильмы или статьи, с которыми они могли бы познакомиться поближе, и таким образом создать или продолжить сопричастность?

Зумрад: Это интересный вопрос. Есть такая американская исследовательница Майя Питерсон. Она делала много исследований по ирригации в нашем регионе и женским вопросом также занималась. Я очень много обращалась к ее работе во время исследования, поэтому я, наверное, назову ее.

Мадина: Да, в частности ее книга Pipe Dreams. Также есть четырехтомник «Ирригация Узбекистана», к которому мы обращались. Есть еще CA Water Info — большой портал о водных ресурсах и экологии Центральной Азии. Veiled Empire от Дугласа Т. Нортропа, The Fergana Valley от Фредерики Старр, журнал «Вестник Ирригации», книги Розии Каримовой про узбекский танец, «Сельское хозяйство и ирригация Средней Азии» Н. Ярошевича, The Aral Sea Encyclopedia, Conflict Transformation in Central Asia от Christine Bichsel, The Cotton Sector in Central Asia, написанной Deniz Kandiyoti и многое другое.

Саодат: В заключение, мне хотелось бы добавить, что проект является в процессе развития, так как это длительная исследовательская работа, которая потенциально может разворачиваться в разные формы, и усложнятся со временем. Приобретая формы симпозиума, выставки, фильма, инсталляции, перформанса, публикации. «Taming Waters and Women in Soviet Central Asia» после Праги поедет на два больших культурных события в Италии и в Пакистане, что подтверждает актуальность проекта и международный интерес направленный на регион.