Art of Her

История становления художницы Толкын Сакбаевой — это не только про борьбу за право быть, полноценно жить и творить несмотря ни на что. Это также и про любовь, счастье и талант. Толкын родилась 12 января 1990 года в Алматы с диагнозом детский церебральный паралич. Врачи не давали обнадеживающих надежд родителям, но уже в 4 года Толкын взяла в руки карандаш и пристрастилась к рисованию раз и навсегда.

Она не любит говорить о диагнозе, не позволяет давать себе поблажек и живет самостоятельной счастливой жизнью. Сегодня Толкын Сакбаева — известная художница, живущая и работающая в Испании. Она постоянный арт-резидент Центра искусства и культуры «Эспронседа». На её счету несколько персональных выставок в Испании и Казахстане, а также участие в групповых проектах.

Главный редактор Art of Her Рус Бикетов поговорил с Толкын Сакбаевой о сложностях получения художественного образования с диагнозом ДЦП в Казахстане, о становлении на арт-сцене в Испании и взаимоотношениях с известной сестрой Тогжан Сакбаевой.

---

Толкын, расскажите о своей художественной практике? Когда у вас появился интерес и раскрылся талант?

Я рисую с детства, но только в 18 лет поняла, что такое настоящее искусство, когда попала на курс к великому мастеру Кенжебаю Дуйсенбаеву в художественном колледже имени Орала Тансыкбаева (Алматы). В начале нашего знакомства, он был осторожен в общении со мной, практически не взаимодействовал, скорее наблюдал. Мы сблизились через мои картины, он стал меня понимать, и в течение года мы полностью слились в едином потоке: ментально и духовно.

Сейчас, я занимаюсь не только живописью, хотя живопись — мой основной медиум; мне очень интересен видео-арт, фотография и арт-активизм.

Вы закончили не только колледж, но и заочно академию искусств им. Жургенова. Насколько наша система образования адаптирована к людям с ограниченными возможностями?

Я училась в колледже четыре года, а в Академии год очно и три года заочно. Колледж стал почти моим вторым домом, в то время как про Академию им. Жургенова, к сожалению, я не могу этого сказать. В мое время не было никакой адаптации для людей с ограниченными физическими возможностями.

Были случаи, когда сами учителя (не из моего факультета), вслух высказывали некорректные комментарии: «И эта больная у нас учится?!». В этот момент я думала про себя: «И это люди искусства и культуры?!». В начале и середине 2000-х, не было ни инфраструктуры, ни прецедентов для такой интеграции. Люди с ДЦП были обречены обучатся в специально отведенных школах и максимум получить среднее образование не лучшего качества. Это такая фатальная, предсказуемая судьба для таких людей в нашей стране с точки зрения возможностей инфраструктуры. Поэтому и с точки зрения профессиональной реализации — людям с ДЦП даже мечтать сложно. Мне просто повезло, что родители активно боролись за мои права, я опережала сверстников по знаниям и школьной программе, поэтому экзамены сдала легко, плюс меня поддержал колледж в лице моего маэстро и наставника, поэтому академии пришлось меня принять. После первого курса, я выиграла грант в Барселоне (Испания) и уехала учиться туда, а академию закончила экстерном и заочно.

Я надеюсь на сегодняшний день все гораздо лучше. Недавно проходила мимо Академии им. Жургенова и увидела пандус. Надеюсь, с этим пандусом и умы педагогов расширятся.

Уже достаточно долгое время вы живете и работаете в Испании. Изменился ли ваш почерк? Чувствуете ли вы в своем творчестве новый язык – на стыке азиатской и европейской культуры?

Бытие порождает сознание. Конечно, среда сильно повлияла. Я в Испании живу уже более 10 лет. Я уже не та романтичная девочка, любящая Матисса. В целом изменился мой взгляд на мир. Испанские арт-критики называют мое искусство «action-painting» потому, что я рисую «всем телом», по моим мазкам можно разглядеть движение. В то же время, многое в моей базе, я взяла из нашей «локальной» школы, в частности у маэстро. Нарративы тоже поменялись, но тут я не знаю, география ли виной или возраст. Ведь именно со временем, с опытом, наши фокусы интересов меняются. Так что, думаю, это совокупность факторов. Но насмотренность в Европе де-факто выше у художественной среды и у зрителя.

Я знаю, что вы активно работаете в направлении арт-активизма. По вашему мнению, почему это так важно для художников в 21 веке?

Я думаю, что арт-активизм важен в 21 веке по нескольким причинам.

Во-первых, он позволяет художникам и активистам достигать широкой аудитории и вызывать эмоциональное воздействие на людей, что может способствовать повышению осведомленности и мобилизации общественного мнения.

Во-вторых, арт-активизм может быть формой непосредственного участия в действии и протесте, позволяющей выразить свою позицию и привлечь внимание к определенным вопросам.

В-третьих, он способствует разнообразию и свободе выражения в обществе, позволяя людям использовать искусство как мощный инструмент для выражения своих идей и мнений.

Арт-активизм имеет потенциал изменить общественное сознание, вызвать дискуссию, повлиять на политические решения и изменить нормы и ценности общества. В частности, я активно участвую в художественных проектах с художницами-феминистками. Один из последних примеров, наша конференция и панельная дискуссия в музее Рейна-София в Мадриде (Испания). А также, мое участие на VIII биеннале современного искусства фонда «ONCE», где я выставлялась совместно с более чем 30 авторок, включая Louise Bourgeois, Judith Scott, Leonora Carrington.

В своих проектах, я поднимаю ряд вопросов, включая тему интеграции людей с физическими ограничениями в общественную деятельность — эйблизм. Также вопросы толерантности и более гибкой системы восприятия женщин в искусстве.

Легко ли вам удалось адаптироваться на испанской арт-сцене? В чем различия современных сообществ там и в Казахстане?

Наверно, у меня кредо — быть среди художников, они мне ближе и понятнее. В Мадриде, все мои друзья — это представители арт-среды, включая очень известных художников на международном уровне. У них нет предрассудков в отношении физических возможностей. Меня очень быстро приняли за свою.

Там художники имеют ярко выраженную политическую позицию. Они всегда или радикально левые, либо правые — все активно выражают свое мнение и хотят влиять на историю своего времени. Не у всех конечно это получается, но главное — они не безразличны и верят в перемены через действия. Например, есть большое сообщество художниц-феминисток, я туда тоже вхожу. Они активно борются за права женщин в искусстве, и помимо критики, всегда предлагают решения.

Наши художники, в большинстве своем, не имеют своих политических взглядов, либо зачастую не умеют выражать свои позиции через искусство. Мы просто делаем искусство, а для чего и зачем — мало кто задумывается. Хотя, в плане мастерства и техники (в частности, в живописи) у нас, конечно лучше, но это мое субъективное мнение и спорный вопрос.

Отличается ли у зрителей восприятие людей с ДЦП в Испании и Казахстане?

Кардинально. В Испании, всем все равно, как ты выглядишь, во что одет, как двигаешься. Для меня это парадокс. В Казахстане люди добрые по натуре, имеют фундаментальные ценности, верят в глубокие чувства, но есть проблемы с принятием «иных», отличающихся от большинства, от стереотипа «идеального/нормального». Во-многом, полагаю, это из-за отсутствия информации, образовательных процессов где транслируют ценность толерантности, что все люди разные, мнения каждого может отличаться и быть все равно верным и т.д.

В одном из интервью, вы сказали, что живопись не делает вас счастливой. Тогда что вы получаете от работы?

Не помню такой фразы. Наверно, я имела ввиду, что нужно быть счастливым независимо от того, что ты делаешь. У художников есть постоянная потребность самовыражаться через свои техники. Это своего рода как зависимость, если раз попробуешь, потом невозможно остановиться. То есть, это не работа, а именно необходимость.

Кем бы вы могли ещё стать, если не художницей?

Наверное, я выбрала бы стать фельдшером на скорой помощи, потому что там нет времени думать ни о чем, понимаешь, что смерть близка и действуешь, помогаешь. Мне нравятся моменты, когда нужно просто действовать — я по натуре быстрый человек. И из-за этого, когда начинаю писать картины, пишу быстро и живо.

В Казахстане у вас влиятельная сестра — Тогжан Сакбаева, директор Esentai Gallery и основательница Art Future. Вы часто участвуете в групповых выставках галереи, а в 2019 представили там свою персональную выставку. Как происходит рабочее взаимодействие между вами?

Тогжан уважает мое видение, а я ее. Мы умеем договариваться. Часто имеем разные точки зрения. Несмотря на то, что Тогжан — моя сестра, и очень многое делает для других художников, со мной у нее серьезные профессиональные отношения. За весь период, я только один раз проводила свою персональную выставку, к которой основательно готовилась более года. Был успех. В групповых выставках, на площадке Esentai Gallery, команда интегрирует мои работы, если они подходят под тему экспозиции. 

Не мешает ли карьера сестры вашей карьере?

Абсолютно не мешает. Моя основная деятельность зарубежом, там я выставляюсь и там меня покупают. Более того, то что делает Тогжан в Казахстане — очень сложный труд, она тратит много денег, времени и сил в развитие дела, авторов, коллекционеров, зрителя.

Мы развиваемся параллельно, просто на разных географических точках. Поддерживаем друг друга, но очень самостоятельны. Это было всегда моей целью — жить самостоятельно, не зависеть ни от кого. И я всегда открыта к новым предложениям к сотрудничеству с другими галереями Казахстана.

О чём мечтает художница Толкын Сакбаева?

Что бы мои работы покупали не только зарубежом, но и на родине — в Казахстане.