Art of Her

Саодат Исмаилова – одна из главных современных художниц и режиссеров из Центральной Азии. В 2013 году она представила свою первую видео-инсталляцию «Зухра» на Венецианской биеннале в Центрально-азиатском павильоне. С тех пор разговоры о таланте художницы из Узбекистана являются главной темой обсуждения в любом культурном сообществе нашего региона.

В 2022 году впервые за историю Венецианской биеннале в основную программу отбирают авторку из Центральной Азии – это Саодат Исмаилова. Спустя 9 лет после первого участия на международной выставке, художница вновь возвращается с фурором. Кроме этого, в этом же году, Саодат приняла участие в выставке современного искусства «documenta» в Касселе (Германия). К слову, на первой документе были представлены Пикассо и Кандинский.

Работы Исмаиловой находятся в коллекциях музея Стеделейк в Амстердаме и в Центре Жоржа Помпиду в Париже.

Редакция Art of Her поговорила с Саодат Исмаиловой о том, как сформировалась современная художница, как запреты побудили её задуматься о новых формах и, конечно, о положении женщин в Центральной Азии.

Виталий Симаков из «Қызыл трактора» в одном из интервью сказал, что у искусства есть три периода: авангард, классика и барокко. Как вы считаете, к какому периоду относится ваше сегодняшнее искусство?

Я так не разделяю. Мне кажется, что это не моя работа. Не потому, что я не хочу, а потому, что не могу квалифицировать к какому из этих периодов моя работа относится, если относится. Говоря об языке, понятно, что я выросла из кино. И все же мой опыт работы в документалистике в регионах, наверное, создает определённый язык, и куда его отнести – для меня неясно. Возможно, это смогут определить критики и искусствоведы.

В последние несколько лет ваши работы активно обсуждают в Центральной Азии. Почему так произошло? Можно ли сказать, что изменился ваш подход или направление?

На самом деле, о моей практике стали знать недавно, а так, систематично я работаю именно в этом языке давно. В Казахстан я приезжаю очень много, ещё с начала 2000 годов. Но, возможно, я делала какие-то другие проекты, о которых не знали, и должно было прийти время. Появилась другого рода активность, более общественная, когда приезжаешь и показываешь работу. А так, я бы не сказала, что глобально изменилось. Все также.

Вы долгое время живете во Франции, но все ваши работы связаны с Узбекистаном и другими регионами Центральной Азии. Не мешает ли вам это расстояние рефлексировать и исследовать?

Я считаю, что это большая удача, когда ты можешь уезжать и дистанцироваться. В Узбекистане у меня вся моя семья, и когда я там, я нахожусь дома. Там протекает более жизненный и эмоциональный процесс. Я все же разделяю эти две географические точки. В Европе мне легче фокусироваться на читке, то есть я могу рефлексировать, более внимательно разбираться в своей работе, тогда как в Узбекистане я живу полной жизнью и вдохновляюсь.

Можно ли сказать, что в Европе вы и ваше искусство чувствует себя более свободнее? Все-таки там демократически развитые институты, другое отношение к женщинам.

Я не думаю, что это связано с демократической позицией или же позицией женщин. Наверное, там свобода выражается в том, что у тебя более большой доступ к информации и больше контактов с современным искусством. Скорее об этом.

В ваших работах вы поднимаете положение женщин в Центральной Азии. Через исследования и традиционные духовные практики вы созидаете на эту тему. Что вы для себя открыли? Какая женщина или кто она в Центральной Азии?

Ну, они очень разные. Очень заметно узбечки отличаются от казашек. Это связано скорее всего с новой историей последнего 30-летия, потому что Казахстан был более открытым и доступ к информации иной. Девушки выезжали учиться. То есть, процесс был другой. Тогда как Узбекистан был закрыт. У нас в стране более традиционная и религиозная структура. Здесь есть большая разница. Ещё хотелось бы выделить огромную разницу между женщинами в городе и регионе. Это огромная дистанция между ними.

К сожалению, чаще всего наблюдаешь, что многие девушки сегодня зациклены на том, чтобы хорошо выйти замуж. Им кажется, что если они хорошо выйдут замуж, то решатся все вопросы. В этом большая проблема.

До коллектива «DAVRA» у меня был проект о сорока девушках-воительницах «Кырык кыз», где я работала с музыкантами. Традиционные девушки музыканты обычно из регионов, и когда передаётся такая традиция как музыка или танец, то к ним в общество относятся более предвзято. В «Кырык кыз» мне хотелось, чтобы девушки поверили в то, что они умеют делать, поверили в силу музыкальных традиций. Вот что важно. Мы люди, мы уже закодированы так, что большинство устроит свою личную жизнь. Это природа сделает. Тогда как профессиональную жизнь – её нужно долго выстраивать.

Вы рассказывали, что в детстве жили с бабушкой в одной комнате. Это как-то повлияло на вас?

Она была очень религиозная. Отмечу, что я различаю религию и веру. Она передела мне свою религию, но самое важное – она передала веру. Когда мне бывает очень сложно, я знаю, что там я собираюсь и становлюсь сильной. Я считаю, это самое главное, что она передала мне.

Но и другие моменты были. К примеру, она осталась вдовой в 26 лет. Сейчас, когда о ней думаю, я понимаю, что она была сильная одинокая женщина и, наверное, даже в какой-то степени феминистка. Я помню её отношение к женщинам. Она говорила, что женщина она должна быть сильной, и это не о том, что она должна подстраиваться. Она никогда не поддерживала, когда кто-то отдаёт свою индивидуальность или карьеру ради того, чтобы выйти замуж или жить с мужчиной. Хотя сама она была с традиционной религиозной узбекской семьи.

Говоря о бабушке, вы отметили религию и веру. Вы верите в бога?

Я однозначно верю, что есть другие законы, которые мы ещё не способны понять.

Если бабушка сформировала ваше мнение и отношение к жизни, к женщине, какие-то принципы, то кто сформировал в вас художницу?

У меня отец кинематографист, он оператор. Мой брат – художник. Наверное, так и сложилась эта очень хорошая ситуация.

Мой папа учился в Москве и давал нам светскую литературу, он хотел, чтобы мы знали о других религиях и системах, тогда как бабушка воспитывала нас очень традиционно и религиозно.

Мой брат талантливый художник, я всегда была рядом с ним. Он на 8 лет старше меня. Я помню, как бабушка нам рассказывала огромное количество интересных историй. Мне кажется, что наибольшее влияние все же сыграл мой брат Бабур.

Я думаю, что все же там формировалось это. Образовалась благоприятная ситуация.

Мы знаем, что изначально ваша карьера началась в кино, но, неожиданно вы стали заниматься современным искусством. Как это произошло?

Да, сначала я сделала полнометражный фильм. Потом стала делать документальные фильмы, хотя все должно было быть наоборот. Это происходило до тех пор, пока я случайно не сделала «Зухру». Я не преследовала никакой цели, я её создала, потому что мне нужно было что-то сделать из-за того, что затянулась производство фильма «сорок дней молчания», мне не дали снимать в Узбекистане.

В каком плане вам не дали снимать?

В Узбекистане получают разрешение на съёмки. Это был 2010 год. Тогда все было по-другому. Я сейчас думаю, как тогда можно было легко кого-то поломать. И мне не дали разрешение, но, видимо, помогла эта стойкость, которой меня научила бабушка. Я тогда уже жила в Европе, у меня вся финансовая поддержка была из Европы. Я не просила денег в Узбекистане. Тогда я сделала «Зухру», потому что мне все надоело.

Я взяла материал, который я сделала на кастинге, из этого собрала «Зухру». Поэтому там один длительный 30-минутный план. Все вышло случайно. Это было огромное удовлетворение, потому что ты понимаешь, что тебе не нужны деньги, не нужна команда, не нужны разрешения. Именно «Зухру» отобрали в 2013 году для Центрально-азиатского павильона на Венецианской биеннале.

Тогда для меня это казалось очень странным. Я не думала, что имею к этому какое-то отношение, я же больше про кино, я же не художница. Я разделяла эти формы. Но мой муж меня поддержал, и я решилась.

Сейчас я понимаю, что все события были правильными и оптимальными. Сложности должны быть. Если их нет, то мы не растём. Мы остаемся на месте. Если бы тогда мне дали снять в Узбекистане, то это был бы другой фильм. Я считаю, что самое важное и хорошее произошло от этой ситуации, это то, что я начала заниматься другой формой. Меня просто туда выкинуло.

В своих работах в основном вы говорите о мифах, легендах, традициях и историях женщин Центральной Азии. Но какая реальность жизни в нашем регионе? Исследовать реальность – это скучно?

Ой нет, это очень здорово. Я наоборот считаю, что реальность наша сама слабая точка, мы себя не исследуем. Мы ждём, когда кто-то приедет и нас исследует. Мы искренне этому радуемся, что можем почитать и что-то понять о себе. Но сами мы бездействуем. Я считаю, что с этим нужно срочно что-то делать. Если так будет продолжаться, то мы превратимся в большое «Джайляу». Почему-то я здесь вижу французских исследователей, которые рассматривают музыку, кино, театр, положение женщин в нашем регионе. А где наши? В Казахстане ещё ситуация немного лучше, чем в Узбекистане. У нас ещё хуже.

Для чего вы создали коллектив независимых художниц «DAVRA»? Какая цель?

Мне хотелось передать свой опыт. Вот также и в кино, есть определенные международные схемы и методы, чтобы реализовывать проекты, общаться с людьми, обмениваться опытом, заводить новые контакты. Так как у меня это уже все сформировалось, мне было интересно, чтобы это передавалось. У нас очень талантливые молодые девушки и парни, я хотела с ними поделиться опытом.

Коллектив работал с вами на выставке «Documenta fifteen», а после затих. Совсем недавно вы отправились с показами вместе с «DAVRA» по Центральной Азии. Что будет дальше с этим объединением?

Ну, вы знаете, я с самого начала к этому процессу отношусь максимально натурально. То есть, как получится. Вначале «Documenta fifteen», я не понимала, смогут ли девочки работать вместе, потому что все разбросаны. Мы общались по зуму, в жизни не виделись. Но, получилось. Прижились.

Я вижу, как они поддерживают друг друга, помогают. Это классно. Сообщество уже образовалось. Мы уже прижились. В Ташкенте мы говорили о том, что вдруг со временем, окажется так, что мы все расколемся. У нас же очень расколотое общество в современном искусстве. Но, я думаю, что с нами так не будет. Мы знаем друг друга в первую очередь как человека, и это создаёт хорошую почву. Остальное не важно.

Важно отметить, что DAVRA это не закрытое сообщество. Я думаю, что оно должно быть всегда открытым. Я хочу, чтобы они сами за это взялись, если им нужно. Это же как жизнь.

Завершающий вопрос. Какая вы стихия?

Наверное, я земля. Это ближе к женщине. Но, по гороскопу я огненный знак, поэтому у меня есть импульсивность. Но когда я очень глубоко задумываюсь, то чувствую землю, чувствую тягу к земле (миру). Это все же что-то женское.